Бомбежки Киева мы кое-как повторили, хотя, по-моему, это совсем не тот повтор, которым следует гордиться – а тот, что приведет еще к повтору и Нюрнберга.
Но вот что нам не повторить и близко в результате разыгравшегося сейчас патриотического озверения. Мой отец ушел на фронт добровольцем со студенческой скамьи ИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории), самого элитного довоенного ВУЗа СССР, куда попал самым немыслимым сегодня образом. Приехав из глухого села Ставрополья, просто сдал вступительный экзамен – и получил студенческий билет, место в общежитии с не снившимися ему прежде удобствами вроде газа и душа и стипендию, на которую мог всласть жить. Уже – за гранью всего нынешнего. И когда на нас напали фрицы, как мы сейчас на Украину – он, только попавший в настоящий рай, пошел в военкомат проситься в ад войны, как и 99% студентов имевшего военную броню ИФЛИ. Опять – за гранью...
Но это все, как и его первый бой, где из тысячи новобранцев выжили четверо, и прочие военные истории еще хотя бы как-то можно вообразить – но вот совсем уж невообразимое. В 1943-м отец попал на два дня в Москву, хотел повидать приятеля-москвича, известного среди своих поэта, зашел к нему, но квартира была на замке, а соседка по этажу спросила, кого он ищет. Он объяснил, что тут жил дружок, которого на фронт не взяли по здоровью, а та ему: так он туда прорвался, а папа с мамой съехали куда-то. А вы откуда, что? Он сказал, что на два дня тут, сейчас пойдет в свою общагу, вдруг работает. Та: да зачем? Оставайтесь у меня, накормлю, постираю, поштопаю. И он остался запросто, муж ее тоже рад был приютить бойца – тогда так было принято, даже не показалось чем-то вон из ряда.
Можете представить себе у нас сегодня что-то хоть издаля подобное? Я – нет. Хотя на Украине, как долетает из ее сегментов соцсетей – такое сплошь и рядом. И из недавних дурошлепов в духе «Кто не скачет, тот москаль!» бомбимые нами укры на глазах превращаются в нацию достойных светлой памяти советских победителей фашизма защитников своей страны. И именно поэтому мы их никак не победим, а вовсе не из-за того ленд-лиза, что сильно помогал и нам в Великую Отечественную, но все же главным залогом нашей победы не был.
А что взамен этой братской взаимовыручки тех невозвратных уже лет теперь у нас? А вот:
«Хабаровский совет отцов купил несколько книг «Летом в пионерском галстуке» с ЛГБТ-персонажами и уничтожил их на камеру. Два мужика при этом извергали страшные проклятия в адрес этой «дряни поганой», хотя Роскомнадзор не нашел в данном бестселлере никаких нарушений».
Правило вроде простое – после попыток средневековой инквизиции и крестовых походов наводить правду на земле огнем, мечом и пыточным инвентарем: «Не любо – не слушай, не зри, не читай!» Поскольку при инквизиторском подходе недопустимое, достойное дыбы и костра найдется непременно не только в этой шаловливой книжке, но и в любой другой – от Овидия до Достоевского, Толстого и Булгакова. Хуже того – и за душой самих святых отцов, примеров чему в той же инквизиторской летописи море. Поэтому что-то совсем недопустимое блокирует у нас Роскомнадзор (кстати все более схожий с инквизицией), а все прочее – вроде тату, сережек в ноздрях, горбинок на носах или игривых книжек – следует сносить с терпимостью. Ну или создавать свои духовные почины и примеры для перемоги над проклятой ересью.
Но в том-то и беда, и коренное отличие нашей «невойны» от Великой Отечественной – что наша страшно всех ожесточила, но не одухотворила. Не только двери, но и сердца захлопнула наглухо. И те, кто рвут сегодня с остервенением книжки не по вкусу – не борются с пороком, а насаждают порок дикой нетерпимости к чужому, может быть, вполне неверному поверию, придавая ему статус невинно пострадавшего.
Такие же рвачи что ни день требуют в комментариях к моим статьям схватить меня, скрутить, упечь, сжечь, на бутылку посадить – за мой антифашизм и осуждение любого геноцида. Еще и пишут куда следует, где мне покамест, слава богу, удавалось доказывать, что я орудую сугубо в рамках даденой мне статьей 29 Конституции свободы слова. И по их заполошным текстам с прорвой грамматических ошибок видать их животную тоску по инквизиторским кострам как по самому заветному аргументу в любом идейном споре. Причем сам спор уже тут где-то во-вторых и в-десятых, а на первом месте – вожделенный аргумент...
И в связи с этим дикарством, что власть как-то сумела возбудить в нашем вчера еще вполне терпимом и цивилизованном народе, взахлеб читавшем, а не рвавшем книги – у меня всего один вопрос. Долго ли еще она будет противиться его стучащему в сердца «пеплом Клааса» запросу на публичные казни, кувалды, костры, пытки и порки? Ну и второй уж кстати: как, если даже это противление затянется на сколько-то, со всем этим остервенением народным дальше жить?
Комментарии