Бег с препятствиями.

• Опубликовал юрий шмелев 7 января 2018 г. - #романтика  #оттепель  #стиляги  #комсомол.  - 1 903 просмотра

                                                        Бег с препятствиями.

   

   

       Моему поколению не довелось участвовать в смертельной схватке с беспощадным врагом – фашизмом. За нас воевали наши близкие, а нам выпала редкая удача, жить под мирным небом. Но это совсем не означает, что наша жизнь была беззаботной, как в раю. На нашу долю выпали другие, не физические, а моральные испытания. Испытания, если хотите, верой. Родившись в СССР, мы по определению должны были верить в светлое будущее человечества – коммунизм. Укреплению этой веры в наших сердцах придавалось первостепенное, государственное значение. Этому служили и пропаганда и практика жизни. Октябрянок, пионер, комсомолец, все эти «звания» мы получали почти автоматически, если только не было явных признаков несоответствия статусу члена этих организаций. Все наше детство и наша молодость проходила под лозунгами верности делу партии большевиков. Мы жили по их указкам.

       И вдруг в государственной машине, что то заскрипело, заскрежетало и на свет появились пятна ржавчины. Блеск и сияние советской власти стали меркнуть. Через густую сеть кружков политпросвещения, курсов научного коммунима, институтов и академий, вещающих о скором приходе светлого будущего, люди увидели ложь и обман со стороны власти, скудость ее интеллекта, нежелание  и неумение жить интересами народа.

       Разоблачение культа личности посеяло в сердца людей неверие в идеалы, которые партия настойчиво продолжала «вбивать» в их головы. Это неверие стимулировали и робкие попытки партии приподнять железный занавес, отделявший нас от остального мира. Партия опять, как когда то во времена НЭПа, чуть ослабила вожжи, но теперь уже в главном для себя секторе: в области идеологии. Наступила эра «оттепели» и «шестидесятников».  

       Время шестидесятников овеяно легендами и заслуженной славой. При разговоре о той поре, в первую очередь вспоминают расцвет свободомыслия, некоторое раскрепощение советских людей, перемену их взглядов на мир. Это было время, когда поэты выступали со своими стихами неред полными стадионами, когда физики и лирики сплелись в сознании советского человека в единое целое. Это было время мечтаний, время романтики. Время, когда даже комсомол обрел, наконец, почву под ногами, партия и ему ослабила поводок, дала право на некоторую самостоятельность. Он, наконец то, попробовал занятся проблемами молодежи, не бросая службу у партии на побегушках. В результате повсюду, даже в маленьких городках и рабочих поселках начали открыватся молодежные кафе: «Ромашка», «Ветерок», «Березка» и т.д. Под руководством комитетов комсомола и под присмотром, конечно, партийных и контролирующих органов, молодые здесь говорили  и даже спорили иногда «за жизнь», но, не уходя за рамки заданной тематики. Конечно, по большому счету это была профанация, подмена настоящей свободы суррогатом, из которого выхолостили все самое ценное и волнующее. Но все равно, это был хоть какой то глоток свободы, пусть и пропущенный через сито цензуры. Все равно, эти кафешки, атмосфера перемен, формировали ту питательную среду, на базе которой появились вольные художники, поэты и писатели. В искусстве, да и в быту, закрепилось новое словечко: «авангардный». А в Москве, о Боже, открыли буржуазный коктейль – холл. Что это такое, никто не знал, но именно эта неизвестность и привлекала «продвинутую» молодежь. Там ты как бы окунался в другой мир. Барная стойка и бармен за ней, высокие и круглые стулья - подставки за столиками, невиданная ранее кофемашина, винные коктейли в меню, громко звучащая зарубежная музыка и сигаретный дым «столбом», все это буквально завораживало, «сносило мозг» юным и не очень посетителям, которые сумели пробится сюда. Ведь за дверью стояла большая толпа жаждущих приобщится к этому загадочному и манящему миру.

       А многие молодые люди осмеливались выходить и за эти рамки. После фестиваля в 1957 году в стрну пришел рок – н – ролл. Вместе с ним и его звездами появились «стиляги» и «заячьи, лисьи норы», в которых собирались поклонники западного образа жизни. Чуть позже даже в провинциальных городах стали возникать самостийные «броды», как подобие Бродвея в Нью – Йорке. Здесь молодые люди «хиляли» по вечерам, демонстрируя «чувакам» и «чувихам» свою «стиляжность» и продвинутость. При этом многие носили с собой транзисторные радиоприемники, из которых звучала музыка «на костях». Тогда было  модным мастерить самодельные радиопередатчики, работавшие в диапазоне средних волн. И  местные умельцы - «Кулибины» гоняли в эфире модную музыку. Органы их пеленговали и наказывали, конечно, но они не сдавались и музыка в транзисторах звучала каждый вечер. Другой фронт борьбы с западным влиянием развернулся на танцплощадках. Здесь активисты - дружинники следили, чтобы ребята танцевали «прилично», не подражая сверстникам из США. Молодой человек с Бродвея был главным идеологическим противником комсомола и органов. Даже только что возникший «Битлз» их не так раздражал, как наглый американец, вихляющий бедрами и распевающий бессмысленную песенку: «Tutti Frutti». Одежда и прически молодых еще одна забота комсомольцев шестидесятых. Но их противостояние со своими ровесниками, не желавшими следовать правилам и догмам советской идеологии, уже носил вялотекущий характер. С середины шестидесятых овизна и острота этого явления постепенно начали затухать, а их место стала занимать романтика. И я, в начале шестидесятых, окунувшись с головой в перипетии выбора образа жизни на фоне этого противостояния, к 1965 году забросил своё стиляжничество и вернулся   к «правильной» жизни, вместе с комсомолом.

        Успешно преодолев этот неожиданный барьер на пути к светлому будущему, я теперь уже поверил комсомолу  и опять окунулся, но уже в новое поветрие под названием романтика. Судьба занесла меня на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку, что на Дальнем Востоке. И здесь я воочию убедился в циничном, отвратительном вранье партии о доблестном труде комсомольцев на стройках коммунизма. Комсомольцами и романтикой тут даже не пахло. Большекаменск был обычным советским городоком на берегу прекрасной бухты. Здесь жили рабочие судоремонтного завода «Звезда». Комсомольцы – добровольцы, а вернее сброд случайных людей, попавших сюда по воле случая, жили отдельно в пятиэтажных общежитиях. В дни относительно далекие от дней выдачи на работе получки или аванса, это были тихие и спокойные дома, в которых жили работяги. Но в дни, когда рабочим выдавали зарплату, мир переворачивался. Такого пьянства и разгула я еще никогда не видел. В коридоре ни одной исправной лампочки, на полу разбросан мусор, везде лужи мочи и блевотины, двери комнат распахнуты, отовсюду пьяные крики, брань, визги женщин, но нигде нет веселья. Одним словом: вакханалия. Беспредельная вакханалия.

       Каюсь! Сбежал я с этой ударной комсомольской стройки. Сбежал, бросив трудовую книжку в администрации стройки вместе с предыдущими четырмя годами стажа на родном заводе. Но бросил я не только трудовую книжку, в двадцать лет я бросил и веру в комсомол. Отныне я стал совершенно свободным человеком, с моих глаз спала пелена восторга перед романтикой суровых будней, где каждый прожитый день требует подвига. Я отправился искать свою романтику, без комсомола и псевдопатриотического пафоса. И я нашел её!

       Нашел там, где нет комсомольских комитетов, нудных собраний и лицемерия, нет даже парткомов и профсоюзных органов. Вернее они, скорее всего, существовали, но так далеко, что мы даже и не вспоминали о них. Он были на берегу, а мы в море. Я попал на сейнер, матросом. Мы ловили рыбу. Зимой «гоняли» минтай, спускаясь вместе с косяками от берегов Камчатки до южных границ СССР около Северной Кореи, летними ночами ловили сайру в Тихом океане у берегов острова Шикотан, осенью кошельковым неводом «черпали» селедку в Охотском море на траверзе бухты Ногаева, в Тауской губе. А в промежутках ремонтировались и ловили частиковую рыбу в заливе Петра Великого. Два года пролетели, как сон, как одно мгновение и вот я уже в самолете на пути к маме. Она устала меня ждать, устала от одиночества и потребовала вернутся домой.

        «Оттепель» к тому времени практически уже сошла на нет. Наступило время диссидентов, Солженицина, ввода танков в Чехословакию. Теоретики научного коммунизма от КПСС в очередной раз определились с положением страны во времени и развитии и гордо заявили, что страна достигла стадии развитого социализма. Правда, люди назвали это эпохой застоя. Но это уж потом. Меня же это совершенно не волновало, я усиленно занялся обустройством личной жизни. Женился, поступил учиться в престижный вуз Казани. Окончил и в этом же институте остался работать. Изъездил полстраны, выпил цистерну спиртого разных марок, гулял напропалую и был уверен, что ничего нового в этой жизни не произойдет. Все изменилось неожиданно. В 1985 – ом году, на митинге по случаю очередных похорон  очередного «выдающегося деятеля международного коммунистического движения» на  трибуне  мавзолея появился розовощекий дядя с отметиной на плеши. Это был новый лидер партии. Он разворошил спящую страну и принялся теребить умирающую экономику. Но, как всегда у большевиков, его решения были  до конца не продуманы и половинчаты. Народ лишь изумленно взирал на бестолковые потуги руководства вытащить страну из пропасти. Наконец, партия решила одним росчерком пера достичь расцвета экономики. Гражданам разрешили объединяться в кооперативы и заниматся трудовой деятельностью самостоятельно. А чтобы не случилось чего, кооперативы должны были существовать при госпредприятиях. Умора, да и только. И понеслась! Ушлый народ сразу смекнул, что в этих условиях выгоднее торговать, но не производить. Купить, например алюминиевую мясорубку, которая стоила у нас, как товар народного потребления, буквально копейки и продать ее за рубеж, как цветной металлолом. Поляки приехали с дешевым ширпотребом, а на выручку стали скупать в магазинах и у бандитов золотые изделия, которые продавались у нас по бросовым ценам. И т. д. и т. п.

       Страна катилась в пропасть. Главным развлечением для плебса стали трансляции заседаний съездов народных депутатов. Мы смотрели, как президиуме сидели партийные бонзы, а из зала их тыкали мордами в их же дерьмо. Страна разваливалась, а они талдычили о своем и не слышали депутатов из республик Прибалтики, например. Горбачев был не способен управлять развивающимся хаосом, который сам же и породил. Придумал новый союзный договор, который, слава Богу, ему помешали подписать обормоты из ГКЧП. В противном случае России сейчас бы не существовало.

      На фоне политических катаклизмов и я попробовал жить по новому. Уволился из института и  создал производственный кооперстив. Но, к сожалению, в советское время я, занимаясь ничем, не научился воровать. В результате, к середине девяностых, мой бизнес утух, я остался гол, как сокол. Пришлось искать способ выживания и после упорных поисков мне удалось найти его. Я стал печником, благо работы в этой области был непочатый край. Новые русские начали строить коттеджи – дворцы. А какой же дворец без камина? Несколько сот их построил я самым разным нуворищам, олигархам, чиновникам, бандитам и понял, что все это одна компания, люди одного сорта, близкий к мусорному. Мне там места нет, да и неприятно даже разговаривать с ними, не то, что дружить. Сделал дело, получил деньги и забыл.

       Теперь я пенсионер и опять ничего нового, кроме смерти, не жду. Меня уже не волнуют возможные барьеры и препятствия, могущие возникнуть передо мной. Мне только очень обидно за свою державу, обидно, что мы такие неприкаянные, постоянно зависим от чьей то воли, чьего то «ума», а не закона. Так было при советской власти, так это происходит и сейчас. И никакого просвета в конце туннеля, по которому мы ползем.

  Обидно, Зин!