Однажды Господь сидел на облаке и удил волшебную рыбу. И вдруг подумал:
«Почему у других людей по двое, по трое детей, а меня всего только один, да и тот – мальчик? Может быть, я тоже хочу девочку? Как Бог могу себе позволить двух или даже трех деток: мальчика, девочку или еще кого-нибудь. Дочка – ведь это так чудесно! В юности все мы жаждали иметь сыновей, но в зрелом возрасте нам уже хочется девочку. Потому что она нежная, добрая и ласковая».
Он представил, как детеныш будет залезать к нему на коленки и играть его седой бородой, весело хохоча от прикосновения к щечкам мягких волос, и в умилении прослезился.
«Теперь уже такое время, – подумал Бог, – что женщина воспринимается не только как мать или верная супруга, но и вполне себе эмансипированная дева, которая сама решает, как и что ей делать и как дальше жить». Хоть ему все это не особенно и нравилось, но против цивилизации не попрешь. В какие-то моменты он понимал, как уже страшно устарел, как нелепо и старомодно выглядит, как мало нужен людям и как близка его старость и неизбежная смерть.
«Вот было бы здорово, чтобы дочка радовала мои глаза на старости, коль уж не суждено мне стать дедушкой, потому что Иисус так и не обзавелся семьей, а только и делает, что курит свою коноплю с утра до вечера в Эдемском саду. А доченька выйдет замуж и заведет себе ватагу детишек, которые скрасят мою старость. То-то будет радости! Мой дом наполнится детским смехом, всюду будут шебуршеть малыши, и я буду о них с восторгом спотыкаться».
Сказано – сделано. Господь вынул из туники iPhone и позвонил Святому Духу. А спустя девять месяцев снес яйцо, из которого вылупилась его Алиса. Старик так радовался рождению дочери, что страшно напился на День её Рождения. Поутру встал с головой, которая трещала, как шаги на сорокаградусном морозе, выпил рассолу, съел огурец и похмелился стопкой чистой, что райская вода, столичной водки. В это самое время на Земле прошло уже двадцать лет, и Алиса его успела вырасти.
Господь пожелал её видеть и призвал к себе. Та явилась к Отцу в рваной футболке, с разбитым носом, в грубых ботинках и в джинсах, которые, кажется, не стирали от самого Рождества Христова. Обе руки её и плечи, и даже шея были покрыты замысловатыми татуировками. От волос воняло травой так, как будто бы она курила с самого рождения.
– Папа, ты с ума сошел? – сказала Алиса, выслушав Бога. – Какие дети? Я – лесбиянка! Я люблю девчонок, а девчонки любят меня. Я нормально отношусь к парням, папа, но мы – не хуже. Если ты хочешь внука – ну, о кей. Я тоже хочу. Мы думали с Марией на эту тему. Возьмем из приюта двоих. Черненького и желтенького. Надеюсь, папа, ты не расист?
Господь сидел в своем кресле, потеряв дар речи. Он много чего хотел сказать, но понимал, что все это не имеет теперь никакого смысла, и только и смог, что проговорить:
– Хорошо, хорошо, милая. Как скажешь.
– Ну, тогда я пойду, папа.
– Конечно.
Когда Алиса ушла от Отца, Он лег на печку и, отвернувшись к стенке, горько расплакался. И всю ночь ворочался, не в силах заснуть и думая только о том, как же страшно несправедлив мир! И отчего так? И кто виноват, и что делать? И вдруг под утро у него резко схватило сердце, он тяжко вздохнул, широко отворил глаза, в которых отразилась вся небесная твердь, и внезапно умер.
Комментарии