Почему одни люди предпочитают свободу, а другие – справедливость? Что отличает первых от вторых?
Моя гипотеза – уровень самооценки и уверенности в себе, своих силах. Чем выше самооценка и уверенность – тем более человек «либерал» в подлинном смысле слова, то есть тем более он привержен идее свободы, свободного общества. И наоборот: чем ниже самооценка и слабее уверенность в своих силах – тем больше будет проявляться стремление к Справедливости.
Отсюда и приключения самого слова «либерал» в нашем обществе. Берусь утверждать, что в новейшей истории России был (впрочем, весьма недолгий) период, когда тут явное большинство было вполне либеральным, то есть «приверженным свободе». И люди не называли себя «либералами» впрямую, разве потому что само это слово еще не было особо в ходу.
Речь о периоде «поздней Перестройки» и событиях в самом начале 90-х, увенчавшимися Августовской Революцией 1991-го. Люди тогда в России прямо жаждали и требовали Свободы именно в массах. Почему? Потому что к краху российского коммунистического проекта само население подошло едва ли не в самой бодрой и уверенной психологической форме: те, кто еще сохранил воспоминания о тех днях, наверняка ярче всего запомнил сопровождавшее их эйфорическое и массовое ощущение «раздвигающихся горизонтов», «освобождения от оков» опостылевшей коммунистической власти, того, что «теперь мне всё по плечу» и т.д.. На чем это было основано? На всеобщей уверенности в своих силах, своем уме и своих перспективах! А в самом деле – чего было опасаться? Образование у всех – самое лучшее (потому что советское), Россия как страна – самая богатая (вся таблица Менделеева), делить, кроме огромных и несметных богатств, остающихся после советской власти, нам нечего (а там столько, что на всех хватит!)
Люди в канун краха СССР в самом деле массово ощущали себя «ильями муромцами», только почему-то лежащими на печи и опутанными при этом кучей ограничений и запретов поганой власти «рабочих и крестьян», которая, собственно, только одна и мешала богатырям и богатыршам расправить свои исполинские плечи и достигнуть всего, чего пожелается, самим, своими собственными руками! Порвать цепи, скинуть красных бюрократов – и вот тогда заживем, «делай, что хочешь». По опросам начала 90-х, помню, почти половина опрошенных видела себя в будущем… хозяевами какого-нибудь бизнеса, дела. Люди так и говорили: надоело, мол, «работать на дядю», на государство – хотим работать на себя; свое дело хотим!
Но, как уже точно все помнят, описанный период лихорадочной общественной эйфории очень быстро закончился. А на языке психологии это может звучать так: степень самооценки и уверенности в себе у подавляющей части обитателей пост-СССР стала быстро снижаться и скоро переместилась в отрицательную зону… Откуда, собственно, не выбралась до сих пор – то есть пребывает в отрицательной зоне вот уже 30 с гаком лет.
Почему люди с заниженной самооценкой выбирают «справедливость», а не «свободу»? Потому, что это для них самое естественное поведение. Человек перестал верить в себя, свои силы – очевидно, он не особо верит и в то, что реально в состоянии защищать и отстаивать свои права. Соответственно, у него обостряется желание, чтобы хотя бы был кто-то, кто его права мог и хотел бы отстаивать за него.
Люди с низкой самооценкой обычно – люди зависимые. Например они чаще всего работают по найму и как минимум зависят от работодателя (кстати процент людей, мечтающих «открыть свое дело», в России с 1991 года непрерывно снижался и сейчас является одним из самых низких в Европе, а то и в мире; буквально какие-то доли процента от опрошенных).
Работник по найму, естественно, очень озабочен тем, чтобы ему платили «по справедливости». Причем он, как правило, хочет, и чтобы ему самому платили «достойно» – и чтобы другим рядом с ним платили так же, чтобы у работодателя не было «любимчиков» или «блатных»; работающий по найму склонен воспринимать деньги, которые переплачивают «блатным» как буквально «вытащенные из его кармана».
Вообще человек с низкой самооценкой заинтересован в перераспределении всякого рода благ – потому что он считает себя слабее остальных и отдает себе отчет, что ему в «обществе равных возможностей» будет и доставаться стабильно меньше, чем другим. Отсюда же кстати и вытекает то самое противопоставление: неуверенный в себе не любит «слишком свободных» прежде всего из опасения, что свободные – слишком шустрые и ресурсно богатые, они прибегут первыми и заберут себе всё. Лозунг свободы неуверенных в себе реально пугает – и, возможно, в этом и стоит искать то самое глубинное противоречие, лежащее в основе постоянной неприязни «глубинного народа» (не только элиты!) к Америке. Оно буквально так и звучит: «Они там слишком свободные (читай – слишком в себе уверенные), мы за ними никогда не поспеем».
Из-за общего падения личной самооценки (принявшего на самом деле характер реальной психологической общественной эпидемии в нашей стране), возможно, снижается и понятие ценности человеческой жизни и своего собственного существования. Что и обуславливает удивительную готовность умирать и довольно равнодушное отношение к смерти и перспективе собственной гибели (прекрасная почва для сбора добровольцев на войну).
Еще одно печальное следствие низкой самооценки – озлобление. Человек, в глубине души не верящий в свои силы и склонный ставить себя ниже других, в конечном итоге задумывается о «несправедливости» такого положения вещей, когда другим «дано больше, чем другим» и другие оказываются способны на то, на что ты сам не в состоянии никогда в жизни решиться. Тогда приходит зависть, а ней и ее непременная спутница – злоба. А когда низкая самооценка настолько распространена – мы в итоге сталкиваемся с фоновым озлоблением целых общественных страт. Что впрочем тоже прекрасно становится основой «военного сознания».
Можно спросить – а почему ж, коли всё так прекрасно складывается для торжества идей справедливости, они тем не менее не становятся реальной общественной силой? Ответ, вероятно, в том, что степень уверенности у российских масс ненароком провалилась ниже какого-то контрольного критического значения, после которого неуверенность уже переходит в тотальную трусость и апатию, неспособность отстаивать на публике вообще никакие идеи… Однако не стоит рассчитывать, что в этом своего рода «позитивный эффект» и отныне мы, в отличие от более уверенных в себе стран и народностей, надежно гарантированы от любых восстаний и майданов.
Есть понятие «храбрость труса». В толпе даже самые робкие становятся бесстрашными, но толпа при этом дика и кровава. Как говаривал Наполеон, «самый страшный бунт – бунт пустого желудка».
И есть вещь, которую в упор не понимают наши «оппозиционеры»: никакие идеи свободы в России не победят, пока к людям не вернется уверенность в собственных силах. Именно в собственных, своих – а не в «Силе Государства», идее, которую им подложили взамен утраченной уверенности и приобретенной в результате «лихих 90-х» убежденности в своей собственной ничтожности и подлости.
Самое трудное – вернуть россиянам утраченную адекватность самооценки. Когда это удастся – только тогда мы по-настоящему ужаснемся тому, что натворили в период пребывания в полном ничтожестве. И только тогда слово «либерал» утратит свое пугающее значение для масс.
Комментарии