В ТРЯСИНЕ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВЕННОГО ДОГОВОРА

• Опубликовал Игорь Чегис 21 сентября 2019 г. - 2 007 просмотров

   

  Часть I.  Кто виноват?

   

  Принципы устроения и институты российского государства, то есть российская государственность, тоталитарны в своей основе. По описанным историками причинам ее тоталитарный дух зародился еще в Древней Руси. В качестве основного политического инструмента он утвердился в процессе формирования гигантской по территории, многонациональной и многоконфессиональной Российской Империи. Тоталитарная модель управления – самая простая и самая реализуемая – всегда была единственной надежной моделью для страны, страдающей гигантизмом и мессианством (последний всплеск которого – замах на построение коммунизма). Поэтому в Советском Союзе тоталитарный режим сделался жизненно необходимым – как единственное средство формирования унифицированной человеческой общности и управления ею, доступное таким личностям как Сталин и его окружение.

   

  Распад Советского Союза лишь в малой степени затронул дух российской государственности; ее основными императивами по-прежнему остаются:

  1) содержание гражданина в полной зависимости от государства;

  2) использование для этого всех форм насилия (экономического, правового, идеологического, информационного); физическое на время упразднено;

  3) недостаточность мер сохранения и поддержки природной нравственности человека.

   

  Как и у всех наций с длительной историей суверенности, у России за столетия ее истории сложился свой собственный общественный договор. Поскольку основной парадигмой бытования российской государственности является парадигма тоталитаризма, то и российский общественный договор наделен соответствующими признаками. Наш общественный договор (в отличие от его аналогов в странах Западной Европы, прошедших своеобразную правоведческую, духовную и моральную экспертизу в трудах великих законодателей, богословов, философов, в практической деятельности парламентов и гражданского общества) – это непрерывное живое творчество масс, и, прежде всего – масс власть имущих. Собственно правовая субстанция в нем присутствует, главным образом, в форме негласного признания договорившимися сторонами примата государства над личностью. В силу этого, основное содержание российского общественного договора всегда сводилось к трем статьям.

  Статья 1. Государству принадлежит неограниченное и неконтролируемое право решать общенациональные задачи и удовлетворять потребности своих высших классов за счет присвоения труда, имущества и жизней граждан.

  Статья 2. Государство не берет на себя определенных обязательств по обеспечению благоустроенного материального и морального бытия граждан.

  Статья 3. Государство предоставляет гражданам необходимый минимум возможностей для удовлетворения их потребностей произвольным образом.

  Эта последняя статья декларирует равноправность сторон и придает тоталитарной сущности нашего государства  несколько либеральный оттенок.

  Однако, по существу, этот договор был навязан одним его субъектом – властью – другому субъекту – народу, который и по сей день остается стороной бесправной, несмотря на то, что власть ныне почти на всех уровнях формируется через процедуры свободных и альтернативных выборов. Природа этого парадокса проста: в отличие от рамочных (по сути) общественных договоров западных стран, наш является договором прямого действия, и фундаментальные жизненные процессы страны протекают больше по его уложениям, чем по формальному (писаному) законодательству. Посредником между властью и народом является, в большинстве жизненных ситуаций, негласный сговор в виде вышеприведенных трех статей, трактовка которых определяется той или иной политической или экономической нуждой договорившихся сторон.

   

   

  В повседневной жизни взаимодействие в социальной системе «власть-народ», основанное на пренебрежении обеими сторонами договора официальным законодательством, осуществляется по простой схеме: «законообусловленное ограбление – посильное воровство». Эти термины отражают здесь довольно сложную и насыщенную разнообразными смыслами действительность.

  Так «ограбление» − это богатейшая палитра государственных мер: от простых манипуляций с налогами, тарифами и штрафами, принудительными займами, ценами, кредитными ставками, ценными бумагами… до процедур национализации-приватизации, введения законов, препятствующих свободному труду и расселению, финансирования по остаточному принципу, цензуры, противоречивых подзаконных актов, телефонного права, упрощенного судопроизводства и так вплоть до бессудных расстрелов.

  В свою очередь, «воровство» − это далеко не всегда акт скрытного присвоения чужой собственности, то есть простой кражи. Это, чаще, недобросовестное исполнение работником своих обязанностей с целью увеличения личного дохода, взятковымогательство-взяткодательство, нелегальное производство товаров, их транспортировка и сбыт, подпольные услуги, уклонение от налогообложения или иных государственных обязанностей, браконьерство и многое, многое другое. Не случайно в русском языке одним из синонимов слова «преступник» является слово «вор», а число заключенных и ссыльных доходило до 3 миллионов.

  Таким образом, традиционно, российский общественный договор – это негласное соглашение о сосуществовании власти и народа на основе взаимного ограбления.

  И новейшая российская государственность (во всяком случае – ее экономическая компонента) сформировалась в соответствии со статьями нашего общественного договора. Мы не будем здесь отдельно говорить о воровстве макроэкономическом – о механизмах приватизации, лоббистском законодательстве, коррупции в верхних эшелонах власти, корпоративном уходе от налогов, оффшорных стратегиях, банковских махинациях и т.д. На наш взгляд, это – лишь густая пена на поверхности мощного общенародного потока, складывающегося из вороватости наших гражданин, потока, существенно облегчившего нашей власти решение общегосударственных задач в начале постсоветского периода.

  Российское государство побуждает простой народ к воровству своей патологической бесхозяйственностью и несоблюдением принципа неотвратимости наказания за правонарушение (очень часто вора не ищут и не ловят потому только, что он всем виден и не скрывается). Оно осуществляет экономическое принуждение гражданина к воровству – нищенской оплатой труда, порождающим коррупцию законодательством, дефицитностью экономики, непомерными ценами, тарифами и налогами, неправедностью зависящего от власти суда. Оно пренебрегает акцентированной и систематической поддержкой нравственного состояния человека, так что нравственный гражданин плохо совместим с российской реальностью. Оно не создает основного необходимого условия для такого состояния – не обеспечивает возможностей заработать честным трудом на достойную, благоустроенную жизнь. Трудно вспомнить, какие государственные нововведения и реформации (во всей нашей истории) не приводили бы простого труженика к новым трудностям, потерям в имуществе, доходах, хозяйственном укладе. Нередки случаи, когда размер вознаграждения за труд устанавливается с учетом возможностей (и твердой уверенности в умении) трудящегося человека восполнить малость заработка дополнительным неучитываемым трудом или прямым воровством и поборами.

  И, наконец, наше государство всемерно формирует верноподданническое, плебейское отношение к себе и тем еще больше развращает народ: а) власть позволяет обманывать себя воровством – значит, это хорошая власть, ее можно любить; б) дозволяя и стимулируя воровство в каких-то пределах, власть потворствует образу жизни, альтернативному трудовому; для многих этот образ жизни становится привлекательным и единственным. У нас и сейчас около 1% от всего населения пребывает в местах заключения и, главным образом, по обвинению в воровстве, нередко – копеечном.

   

   

  В советское время государство обкрадывало трудящихся, оплачивая мизерную часть его труда и бесконтрольно расходуя создаваемые за счет этого общественные фонды. Так что, в собственно экономическом плане, бесплатные образование и здравоохранение и тогда уже стоили очень недешево. Многое из того арсенала принято на вооружение и теперешней властью: пенсионное дело, медицинское обслуживание, образование (и школьное, и, особенно, высшее), квартирный вопрос, цены на транспорт, на многие услуги – все это по-прежнему провоцирует гражданина на традиционные ответные меры.

  В результате, почти каждый человек – рабочий, крестьянин, учитель, спортсмен, пенсионер, врач… может быть уличен  в том, что ворует или вовлечен в воровство – иногда невольное и неосознаваемое, совершаемое через те или иные обыденные механизма, естественные как вдох-выдох.

  Проехал "зайцем" в транспорте – украл из городского бюджета; имеешь "левый" приработок без уплаты налогов, получаешь «серую» зарплату, торгуешь в обход кассового аппарата – украл из федерального бюджета, из пенсионного фонда; расплачиваешься наличными там, где полагается через банк – способствуешь незаконному финансовому обороту в ущерб бюджету; выточил деталь "налево" в рабочее время, на заводском станке, из заводского материала, получил за работу наличными, оформляешь какой-нибудь платеж по упрощенной процедуре, «благодаришь» кого-то за ту или иную услугу или сам получаешь «благодарность» − воровство, коррупция. Смотришь видео, слушаешь аудио, работаешь за своим компьютером на пиратском программном обеспечении, скачиваешь что-то из интернета, читаешь переводной романчик – участвуешь в краже чужого продукта. Воруешь, занимаясь приписками – по своей ли инициативе или по приказу начальства; приписки – фундаментальный метод формирования бюджета и выплаты заработной платы на разных хозяйственных уровнях.

  Бытовое воровство, всегда широко распространенное в России, приобрело в советское время характер эпидемии в виде несушества: каждый нес к себе домой все, что видел вблизи своего рабочего места. Нес по конкретной надобности, для продажи, для обмена, про запас, и, наконец, чисто рефлексивно. Именно в это время средний россиянин перестал воспринимать мелкое воровство как преступление и грех, и это окончательно укоренилось в психологии и сознании как норма повседневного бытия практически каждого россиянина.

   

  Так и получилось, что в некогда боголюбивой России и народ, и власть (состоящая из того же народного материала) фактически вычеркнули (как нечто ложное) из известного библейского списка вторую по порядку, самую житейскую заповедь. Это свидетельствует о некоем трагическом душевном изломе целой нации, о перерождении клеток сознания и духа составляющих ее индивидов – о чем-то вроде черной энтропии морального закона.